г. Москва, ул. Ярославская, д. 14, корп. 1
info@genesisbook.ru

ГЕНЕЗИС


Всё для психолога-практика

(0)

SALE! Девочка на шаре

Автор: Млодик И.Ю.
Год издания: 2018
Издательство: Генезис
Тип обложки: Переплет
Размер: 208x133 x12 мм
Вес: 275 г
Количество страниц: 208
380 P
250 P
В корзину
  • Описание
  • Отрывок

Внимание! Типографский брак. На корешке стоит другое название книги Ирины Млодик "Карточный дом".

Роман и психологическая статья, представленные в книге, иллю­стрируют различные проявления мазохизма в нашей культуре.

Мазохистами, с психологической точки зрения, принято на­зывать людей, которые привыкли страдать ради других: к примеру, откладывать решение собственных проблем или вовсе не замечать их, занимаясь вместо этого судьбами других. Если вам иногда хочет­ся сыграть значительную роль в чужой судьбе, сначала задумайтесь, насколько не оказывается обделенной при этом ваша собственная судьба. Если вы не верите в то, что именно вы являетесь творцами собственной жизни, вы провоцируете других людей поучаствовать в вашей жизни на их усмотрение.

Для широкого круга читателей.

Степка позвонил мне с утра, до первой чашки кофе, поэтому я не сразу сообразила, кто звонит и о чем речь.

— Вы знаете, что маму прооперировали вчера? — В голосе столько беспокойства, что я сама начинаю суетиться, ходить из угла в угол по кухне. — Я звонил тете Варе, но она не берет трубку. Это мне соседка из маминой палаты сказала, потому что я все звонил и звонил, и она взяла мамин телефон, чтобы он не надоедал ей, видимо. Вы знаете что-нибудь?

— Я не знаю, Степа. Но я сейчас постараюсь позвонить в больницу и что-нибудь узнать. Потом перезвоню тебе, не волнуйся. Если бы было что-то плохое, мы бы уже знали, тетя Варя нам непременно позвонила бы. Я перезвоню тебе, ты только не нервничай.

При попытке дозвониться по телефонам справочной, я узнала только, что Инга еще в реанимации и ее состояние — «умеренно стабильное». На требование соединить меня со Смольниковым мне с непонятным ехидством было доложено, что он «уже ушел», а соединять меня с тем, кто его замещает, меня не стали, сопроводив отказ нравоучительным: «Девушка, он на операции, вы что думаете, ему делать нечего, как отвечать всем подряд?!» На мой вопрос, можно ли мне поговорить с Ингиным лечащим врачом, мне ответили со все более возрастающим раздражением: «Нельзя, он на обходе». В ответ на: «С кем я могла бы поговорить о подробностях ее операции и текущего состояния?» — услышала уже почти грубое: «Ни с кем, я же вам все уже сказала, звонят тут кто попало... » Гудки возвестили об окончании разговора.

Я поняла, что в ранге «кто попало» и «все подряд» успеха не достигнуть. Ну что же, наглости нам тоже не занимать. Я на две минуты залезаю в интернет. И набираю номер другого отделения:

— Добрый день, я помощник главного редактора медицинского журнала «Medicine Review», соедините меня, пожалуйста, со Смольниковым, мы хотели бы, чтобы он дал свои срочные комментарии к одной спорной переводной статье зарубежных авторов, нам

его рекомендовали как лучшего специалиста в данном вопросе.

— Вы знаете, его дежурство уже закончилось, — голос девушки полон любезности и сожаления, — но я могу дать вам номер его мобильного, если это срочно.

— Вы очень нас выручите, спасибо! — Не люблю врать, но сочетание чужого хамства и собственной тревоги — плохой коктейль, взрывоопасный. Я записываю телефон.

Усталый голос врача, конечно, справедливо заставил меня почувствовать себя виноватой, но ничего не поделаешь, приходится беспокоить уважаемых людей, если справочная служба больницы плохо справляется со своими обязанностями.

— Я очень прошу прощения за беспокойство, я подруга Варвары Игоревны, нашу общую подругу — Ингу Можелевскую сегодня ночью прооперировали в вашей больнице, и я ни от кого не могу добиться информации о ее состоянии и о том, как прошла операция. Вы не могли бы мне помочь, ее сын очень беспокоится, да и мы тоже.

— Я сам ее оперировал. Абсцесс в ЖКТ, дренировали. Будет заживать. Сердце крепкое, но силенок у нее маловато. Еще бы побольше потерпела, то перитонит, тогда бы не спасли. Что за глупость, такую боль терпеть? Кто научил? А нам как понять? Думали от бронхита еще температура держится, удивлялись, почему антибиотики не действуют. Хотя бы намекнула, где болит. Чудачка она, ваша Инга. Придет в себя, сам ей скажу, чтобы бросала эту дурную привычку — терпеть. Если будет стабильной, к вечеру переведут в палату, тогда завтра с утра и приходите. Вареньке привет.

— Спасибо большое, доктор. А что ей принести?

— Да ей пока ничего нельзя. Мозги только вправить надо, и больше ничего. Сын у нее, говорите? Что ж она себя так не бережет, раз сын?

— Я ей все передам, спасибо еще раз, извините, если разбудила.

Вдох-выдох, сердце почему-то бешено колотится.

— Степа, не волнуйся, я только что разговаривала с врачом, который делал маме операцию. Он говорит, что операция прошла успешно. Сегодня за ней еще понаблюдают в реанимации, а завтра нам можно будет к ней сходить, навестить. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал оптимистично и бодро, хотя в душе что-то сжимается от слов Смольникова «тогда бы не спасли».

— Почему операция? Что с ней было?

Я слышу, насколько его поглотила паника.

— Абсцесс — это такое воспаление в животе, которое не сразу заметили, потому что мама не говорила о том, что у нее болит живот, а температуру списывали на бронхит. Но теперь уже все хорошо. Ты не волнуйся так, Степ. Он хороший врач, знакомый тети Вари. Она освободится, мы ей позвоним и еще ее поспрашиваем. Давай я к тебе приеду?

— Я не знаю. С ней точно все будет хорошо?

— Конечно! — стараюсь быть отчетливо убедительной, но у самой сердце так и трепещет. «Слабенькая», — вспоминаются мне слова врача, Ингина худоба и хрупкость, врезавшиеся в мою память, когда мы обнимались на прощание, ее глаза, затопленные безмерной усталостью и печалью. «Только если захочет жить», — думаю я про себя. Она же не сможет не захотеть, как можно оставить Степку? На кого? — Она непременно поправится. Как мы без нее? Я тогда собираюсь к тебе. А ты подумай пока, чем меня будешь кормить на обед.

Я надеюсь на то, что Степку отвлекут кулинарные заботы, сама же отвлечься не могу — потряхивает без всякого кофе. Пытаюсь дозвониться Варьке — безрезультатно, оставляю сообщение. По дороге в Люблино изо всех сил стараюсь ощутить надежду, но, к сожалению, получается ощутить лишь тревогу за будущее этой семьи.

На чем свет стоит кляня архитектора, который придумал пятиэтажный дом без лифта, взбираюсь на пятый этаж. Зато есть «отмазка» моему сбившемуся дыханию. Степка открывает мне дверь и не торопится на кухню, тревожно и напряженно всматривается в мое лицо. Я опускаю глаза под его взглядом, мне же нужно найти знакомые тапочки.

— Вы на самом деле сами не верите в то, что все будет хорошо, — говорит он упавшим голосом, разворачиваясь в направлении кухни.

— Я не то чтобы не верю, я просто беспокоюсь, Степ. Врач сказал, что сердце у нее крепкое, операцию она перенесла, но она слаба. И потом, знаешь, как бы мы с тобой ни хотели, чтобы она жила, все равно ей

решать: жить или умереть Я очень верю в то, что Инга жить хочет.

— А я нет. — Степка не торопится пересаживаться в офисное кресло шеф-повара. — От всего можно устать. И потерять надежду. Я терял. Я знаю. Он сидит, уронив руки, потухший, недвижимый, почти неживой, глядя куда-то в окно. Молчим. Что тут скажешь? Что ни скажи, все будет враньем. Рядом с ним врать не получается, да и не хочется.

— У тебя кофе есть? Я еще не успела выпить с утра. Мне нужен кофе или крепкий чай, на худой конец. — Я поднимаюсь со своего места, ставлю чайник. Ситуация явно изменилась, и никто не будет меня корить за самовольное передвижение по святая святых.

— Есть, наверное, растворимый. Вон в той банке. — Он вяло кивает в сторону, не отрывая взгляда от окна.

— Нет, растворимый — это не кофе. Чай здесь? Сам-то будешь? — хозяйничаю я на кухне. В какой-то момент, через паузу, которая кажется мне вечностью, он вздыхает, оживает и смотрит мне в глаза без капли трагизма, просто так, очень обыденно смотрит.

— Если мама умрет, то я тоже умру. Это самый простой выход. Это будет для нее освобождением. Вы должны обязательно ее убедить, когда она очнется.

— О чем ты говоришь, парень? Что значит «я тоже умру»? Что за глупости?

— Совсем не глупости. Это — выход. Она же не может умереть, потому что боится меня оставить. Вы можете себе представить, что такое детский дом для детей-инвалидов? Вот и она хорошо себе представляет. Но если я ей скажу, а лучше, если не я, а вы (вы как-то умеете быть убедительной), то она поймет, что без нее я все равно не буду жить, не захочу, не смогу, не буду и все! Я не хочу, чтобы она хотела жить и жила только ради меня. Я хотел бы, чтобы у нее был выбор: жить ради себя самой или не жить. Иметь выбор — вы же понимаете, как это важно. Жить без возможности выбора — жить в рабстве, в западне. Но если выбор есть, даже такой, то это свобода. Понимаете, свобода!

Эти слова приводят его в какую-то странную эйфорию, меня радует его возвращение к жизни и эмоциональный подъем, но его речь кажется мне полной софизмов и точно не рождает во мне такого же воодушевления.

— Про свободу выбора ты, конечно, прав. А вот про то, что любая мать, тем более твоя, может воспринять с оптимизмом мысль о том, что ее ребенок не будет жить, убьет себя, — это ты явно ошибаешься.

— Вы не понимаете! Все говорят — надо жить! Надо жить! А вы знаете, что значит жить с чудовищной болью?! Не важно: ноги болят или душа? Смерть — это же освобождение, как вы не понимаете! Освобождение от боли, которую невозможно терпеть! Как это могут решать те, у которого никогда не было такой чудовищной боли? Как?! — Он уже кричит, и я снова боюсь, но во мне постепенно крепнут устойчивость и опора, которые уже чуть быстрее срабатывают и помогают сохранять самообладание.

— Степа, освобождение от боли — это очень важно. Очень. Но есть же другие способы, не только смерть. Беда в том, что ты видишь только этот, единственный путь. Но почти никогда не бывает так, чтобы он был единственным. Просто людям, попавшим в тупик, так часто кажется.

— Что тут может казаться?

— Понимаешь, если не пытаться терпеть, а искать возможности изменить ситуацию, то всегда можно найти еще несколько вариантов. Твоя мама, например, всегда знала только один способ — терпеть. Но я за это время обзвонила несколько центров помощи людям, попавшим в ситуацию домашнего насилия, к тому же у меня есть телефон знакомого юриста, который тоже может помочь. Западня — это ощущение, которое мы сами себе создаем, или то, во что мы верим, отказываясь обнаруживать еще что-то, кроме привычного.

— Что они могут, эти юристы?

— Посмотрим. Вот твоя мама поправится, выйдет из больницы, мы вместе с ней сходим и узнаем. А потом уже будем дальше думать и решать. Умереть всегда успеем. Этот выход из тупика у нас всегда в запасе. Идет?

— Идет. — Еще слегка сумрачно, но в глазах уже начинает светиться надежда.

— А теперь пора обедать, на чае я долго не протяну. Хочешь, чтобы я приготовила, или у самого есть какие-то идеи?

— Есть вареники с творогом и вишней, вчера сам лепил, в морозилке лежат. Сметана только почти кончилась. Будете?

— Спрашиваешь!.. Из твоих рук все что угодно. А много сметаны для нашего отнюдь не юного тельца — вредно.

Варька мне позвонила, когда последний вареник уютненько улегся в животе, Степка разгорячился от разговоров и чая. На щеках появился румянец, а в глазах — блеск, он с жаром вещал мне, погрязшей в полном невежестве в отношении классической музыки, о новаторстве Скрябина, о величии его Третьей симфонии.

— Ну что, напугались там все? — Варька звучит устало. — Извини, не знала, что ты звонила. Трудная операция была, не отойти. Дозвонилась до них, Смольникова не стала пока будить, пусть отоспится, оставила его жене сообщение, как проснется, перезвонит. Это, конечно, совпадение, чтобы все так наложилось. Хорошо хоть Смольников был, он же въедливый, заподозрит неладное, сразу разрежет. Другой бы и резать не стал, на УЗИ ничего не было видно. А этот — молоток. Жизнь ей спас. Теперь главное — восстановиться. Сегодня у них Михайловна дежурит, я попросила, чтобы из реанимации

пока не переводили. Михайловна не даст умереть.У нее с этим строго. Мать у нее умерла от врачебной ошибки, еще молодой. Так она теперь терпеть не может, когда в ее дежурство кто-то помирать собирается. Завтра с утра после обхода посмотрят и тогда переведут. Можно будет прийти, хотя ей бы отоспаться по-хорошему. Ничего, до утра она в надежных руках. С ног валюсь и есть охота, вот не знаю, что делать.

— Бедная Варька, пошли своих молодцов-ординаторов тебе чего-нибудь сварганить, а сама ложись, вздремни. Спасибо тебе, дорогая. Успокою Степку, я сейчас у него дома. В отличие от тебя мы сыты чудесными варениками, жаль, что не могу тебе их по телефону послать...

Отзывы
(0)
5 звёзд
(0)
Показать только отзывы с оценкой 5
4 звезды
(0)
Показать только отзывы с оценкой 4
3 звезды
(0)
Показать только отзывы с оценкой 3
2 звезды
(0)
Показать только отзывы с оценкой 2
1 звезда
(0)
Показать только отзывы с оценкой 1
Ещё не добавлено ни одного комментария
Написать отзыв
Поля, отмеченные *, обязательны для заполнения